Таинственные исчезновения
Оказавшись на свободе, Блай рьяно взялась за дело. Нелли понимала, что лишь она может что-то сделать, чтобы улучшить положение несчастных, с некоторыми из которых она успела подружиться. Опубликованный газетой материал Блай «Десять дней в сумасшедшем доме» (позже он в расширенном виде вышел в виде книги) произвел эффект разорвавшейся бомбы. Вскоре Нелли вызвали для отчета перед судом присяжных — на что она отозвалась с величайшей готовностью. Входя в зал суда, Нелли испытывала тревогу, но вскоре поняла, что все 23 присяжных настроены по отношению к ней вполне доброжелательно. Журналистка поклялась в правдивости своего рассказа и подробнейшим образом изложила всё, что ей довелось увидеть в клинике. Члены суда решили лично съездить на остров — и взяли с собой Блай.
Эта инспекционная поездка должна была стать внезапной — но позже выяснилось, что за час до прибытия судейских на Блэкуэлл руководителей клиники об этом предупредили. Те принялись спешно «наводить порядок», готовясь встретить гостей. Комиссия опросила нескольких медсестер, и их рассказы противоречили друг другу так же сильно, как и показаниям Блай. Члены руководства клиники уверяли, что не знают о том, что пациенток заставляют принимать ледяные ванны и содержат в условиях антисанитарии. Они оправдывались, что больных кормят некачественной пищей из-за недостатка средств, которые город выделяет заведению. Медсестры не хотели признаваться, что избивают и душат пациенток, а те боялись давать показания, опасаясь мести своих мучительниц.
Присяжная комиссия посетила кухню, затем палаты — оказалось, что там успели навести чистоту и даже заменили кровати на более удобные. Грязные бадьи, в которых заставляли умываться пациенток, уступили место сверкающим новым раковинам. Нелли особенно встревожило, что куда-то пропали почти все те женщины, с которыми она лично познакомилась в клинике — и которые могли бы немало рассказать о жестокости медсестер.
Пациентка по имени Энн Невилл всё же согласилась дать обличающие показания — она рассказала и о грубости медсестер, и о некачественной еде, и об отсутствии теплой одежды. Тем не менее Нелли сильно сомневалась, что члены комиссии в конечном итоге поверят ей, так как увиденное ими совершенно отличалось от того, как всё было в дни ее заключения на острове. Но они встали на сторону Блай — и поданное ими в суд прошение об изменении условий жизни в клинике было составлено с учетом предложений и замечаний Блай.
Власти постановили выделить на улучшение условий содержания и лечения душевнобольных сумму в один миллион долларов. Не стоит забывать, что речь идет о сумме в деньгах 1886 года — сейчас, спустя 136 лет, она вышла бы поистине астрономической.
Слабая или сильная жертва?
Почему
же та, чья жизнь медленно, но верно превращается в ад не бежит от нее? Тут
существует две возможные ситуации:
- Психологически слабый человек считает, что “сама во всем виновата, значит – заслужила” и просто терпит. И будет терпеть, скорее всего, всю жизнь. Если проблема будет идти по нарастающей, а именно так, чаще всего и бывает, то терпеть будет пока не произойдет трагедия.
- Психологически сильный считает, что за: “это моя жизнь, я несу ответственность за все, что в ней происходит, а, значит, и за тех, с кем живу”. Такая жертва не только принимает на себя ответственность за все, что происходит, но еще и винит себя за потерю контроля над ситуацией. Терпеть тоже будет очень долго. Должно произойти что-то очень серьезное, чтобы такая жертва разорвала губительные отношения.
С
одной стороны, причины проблемы кроются в одном и том же, следствия, так же
одинаковые, но вот выход из этой ситуации может быть разным.
Спасти
себя сам психологически слабый человек, к сожалению, не способен. Но тут есть
одно “но”. Если у женщины есть ребенок, или, тем более, дети – у нее
есть шанс на выживание. Все семейные конфликты, так или иначе, касаются детей.
Как бы ни старались родители скрывать свои разборки, рано или поздно, дети обо
всем узнают. Если только поведение отца каким-то образом может причинить вред
детям, у женщины появляется шанс на спасение.
Дело
в том, что материнский инстинкт – один из самых сильных факторов, способных
оказать влияние на поведение женщины. Если только малышам угрожает реальная
опасность – в один прекрасный день женщина может сгрести ребятишек в охапку и
сбежать. В этой ситуации главное – чтобы было к кому
Важно, чтобы женщину
поняли и спасли, а не успокоили и отправили обратно к мужу “во имя
сохранения семьи”
Психологически
сильная жертва может однажды и сама одуматься. Она долго будет пытаться
“спасти” несчастного, но рано или поздно, чаша терпения переполнится,
и она или уйдет, или выгонит из дома вконец обнаглевшего благоверного. Главное,
чтобы не было слишком поздно, и он не причинил ей физический вред во время процесса
изгнания. Хотя, такая женщина на самом деле может за себя постоять, если
придется.
7000
А
если насилие происходит не в семье, а в компании или вообще на улице?
Тогда
опять-таки, обе жертвы будут во всем произошедшем винить только себя. Одна
“сама виновата”: нечего было надевать короткую юбку, идти по темной
улице одной, засиживаться допоздна в
компании. А другая “должна сама”: контролировать ситуацию, предвидеть
опасность, быстро бегать, уметь отбиваться. Как все это не дико звучит, они
найдут оправдание даже пьяному, потерявшему человеческое лицо, озверевшему
насильнику, полностью взяв вину за произошедшее на себя.
Почему это так опасно?
Виктимблейминг маргинализирует пострадавшего и затрудняет возможность заявить о жестоком обращении. Если оставшийся в живых после жестокого обращения знает, что общество будет винить его в произошедшем, он не будет чувствовать себя в безопасности, заявляя о преступлении и обращаясь за помощью.
Виктимблейминг усиливают слова преступника о том, что все произошло по вине жертвы. На самом деле, это не вина или ответственность пострадавшего, а выбор преступника. Общество, ориентированное на виктимблейминг, позволяет преступникам совершать насилие, избегая при этом ответственности за свои действия.
Эффект Пенса: мужчины стали избегать женщин на работе
Вице-президент США Майк Пенс — известный в Америке консерватор, исповедующий евангельское христианство. Следуя правилу Билли Грэхема, видного евангелического проповедника, Пенс «избегает любой ситуации, которая может показаться компрометирующей или подозрительной», то есть не остается наедине ни с какими женщинами, кроме его жены. И если до распространения #MeToo это воспринималось как религиозная чудаковатость, то в свете новых событий это правило приобрело иной смысл, а журналисты заговорили об эффекте Пенса в университетах и крупных корпорациях.
Большинство американцев считает, что ненаказанный харассмент хуже преждевременных увольнений из-за обвинений в домогательствах, поэтому многие учреждения стараются перестраховаться и избежать ситуаций, в которых домогательства вообще могут произойти. Треть опрошенных руководителей компаний изменили свое поведение на работе, чтобы полностью избежать ситуаций, которые можно будет трактовать как сексуальные домогательства. 55 % мужчин и 47 % женщин признали, что в свете #MeToo мужчинам стало сложнее понимать, как правильно взаимодействовать с женщинами на работе.
Корпоративная культура под воздействием #MeToo стала меняться: руководители компаний стали на 15 % чаще заказывать специальные тренинги по корректному поведению на рабочих местах. Обычные антихарассмент-тренинги оказались не особо эффективными в искоренении проблемы домогательств на работе. Зато тренинги по распознаванию харассмента среди коллег приносят результаты: люди, прошедшие такое обучение, чаще заявляют о случаях домогательств среди коллег по работе.
Одна из основных проблем в борьбе с сексуальными домогательствами на рабочих местах — размытость понятия харассмента и разница в его понимании среди полов. Каждая двадцатая женщина в США считает предложение коллеги вместе пообедать домогательствами, а среди мужчин так считает только каждый тридцатый. Большинство опрошенных мужчин считают, что посмотреть на интимные части коллеги или попросить о сексуальной услуге — не домогательство, в то время как две трети женщин считают это домогательством. Треть женщин считает, что сексуальные шутки — харассмент, в то время как среди мужчин так думает только 17 %.
Что такое виктимблейминг?
В связи с развитием соцсетей и информационных порталов, любое происшествие может оказаться на виду у всех. Практически каждое событие вызывает неоднозначную реакцию. Но есть хейтеры — те, кто ведёт себя агрессивно по отношению к героям событий и они делают это специально, а есть те, кто не отдаёт себе отчёт в подобных действиях
Поэтому важно знать понятие виктимблейминг, что это значит, и как самому не попасть в эту ловушку. Даже добрые и отзывчивые люди могут вдруг изменить свою жизненную позицию под влиянием этого психологического феномена
Самое краткое объяснение понятия виктимблейминг – это обвинение жертвы. Термин вошёл в наш обиход из английского языка, он состоит из двух частей: victim и blaming — жертва и обвиняющий. Автором этого понятия считают Вильяма Райана, психолога из США. Он использовал данное сочетание в своей книге. Правда, он использовал его в контексте расовой дискриминации, но термин прижился и вошёл в массы уже с иным, более широким смыслом.
Столкнуться с виктимблеймингом можно в любой сфере нашей жизни, но жертвами общественного мнения чаще становятся те, кто страдает от бытового насилия и женщины, ставшие мишенью для сексуальных домогательств. Страшнее всего, то, что обвинения в их адрес произносят люди, которые должны быть моральными авторитетами для других: омбудсмены, учителя, чиновники, депутаты и, конечно же, простые обыватели.
Самый распространённый пример такой ситуации — порицание и осуждение женщины, подвергшийся сексуальному насилию. Очень часто первая реакция, которая появляется у обывателей — осуждение жертвы. Причём, по их мнению, это логично и правильно.
Сейчас очень часто в их адрес можно услышать высказывания в духе виктимблейминга — сами виноваты, сели к нему в машину, выпили спиртное, не сумели противостоять ему и прочие похожие фразы. Типичное поведение людей, которые свято убеждены в том, что уж с ними такого никогда не произойдёт. При этом они не думают о тех страданиях, которые выпали на долю этих девушек и что им пришлось пережить.
Необычная журналистка
Элизабет Джейн Кокран (позже она слегка изменила свою фамилию и стала писать ее Кокрейн) родилась 5 мая 1864 года в США, в окрестностях Питтсбурга. Появилась она на свет в семье рабочего, позже ставшего торговцем и умершего, когда дочери исполнилось всего шесть лет. Дед девочки был выходцем из Ирландии, а представителям этой нации принято приписывать силу воли и упрямство, которыми в полной мере оказалась наделена и Элизабет. Получить высшее образование ей не удалось из-за недостатка средств в семье — и дальнейшую судьбу девушки предопределил случай. Как-то на глаза ей попалась статейка под названием «На что годятся девочки», опубликованная местной газетой «Питтсбургская рассылка». Морализаторские тезисы автора о том, что женщины, дескать, предназначены для того, чтобы рожать детей и вести домашнее хозяйство, вызвали у Элизабет отторжение.
Она отправила в газету письмо, которое подписала как «Одинокая девочка-сирота». Страсть и несомненный талант, сквозившие в его строках, так впечатлили редактора Джорджа Мэддена, что он предложил Элизабет написать еще пару текстов, пообещав их опубликовать. В первой статье, названной ею «Загадка девушки», Элизабет говорила о том, что далеко не все особы женского пола предназначены для брака, а государство и общество должны позаботиться о том, чтобы обеспечить женщин достойными рабочими местами. Вторая статья, «Безумные браки», была посвящена теме разводов: автор писала, что действующее законодательство о разводах ставит женщину в заведомо проигрышное положение и это нужно менять. И этот текст был подписан псевдонимом Нелли Блай. Его выбрал редактор — это название песни популярного в те годы композитора Стивена Фостера. Мэдден предложил девушке постоянную работу — и Элизабет Кокрейн исчезла. А на ее место пришла энергичная и отчаянная Нелли Блай, вскоре снискавшая себе громкую известность.
Желая уберечься от неприятностей, Мэдден перевел дерзкую молодую особу в другой отдел и поручил ей писать про моду, общество и садоводство — обычные по тем временам темы для женщин-журналистов. Нелли была этим недовольна. Ей исполнился 21 год, и она, по ее словам, «хотела делать то, чего не делала раньше ни одна девушка». Нелли уволилась из газеты и стала журналистом-фрилансером.
В 1886 году Нелли Блай отправилась в Мексику и провела там полгода, написав «с натуры» серию материалов о нелегкой судьбе простого народа в этой стране. Ее тексты вызвали крайнее недовольство мексиканского правительства — в них красочно описывались бушующая в стране коррупция, повальное увлечение марихуаной в рядах армии, широчайшее распространение азартных игр. И в какой-то момент Блай окончательно пересекла черту — вступилась за местного журналиста, которому угрожала тюрьма за критику властей. На этом терпение мексиканского диктатора Порфирио Диаса лопнуло, и он распорядился выслать Блай. Позже цикл материалов Нелли об этой стране был опубликован в виде книги «Шесть месяцев в Мексике».
Сумасшедшая инициатива
В Европе Нового времени с душевнобольными обращались скорее как с животными, а не как с людьми, заслуживающими тепла и заботы, так что эта проблема насчитывает не одно столетие. Первые психиатрические лечебницы стали создавать в Европе еще в XV–XVII веках — и воспоминания современников изобилуют ужасающими подробностями о том, как обращались с контингентом, заключенным в этих «бедламах»: избиения, приковывание цепями к стенам, варварские методы «лечения», голод, антисанитария и принудительный труд. Начиная с XVIII века в «сумасшедшие дома» (лечебницами некоторые из них назвать было трудно, ибо пациентов туда забирали только с целью изоляции) стали мало-помалу проникать идеалы гуманизма. Однако и к концу XIX столетия ситуация в этой сфере, в том числе в США, была далека от идеальной: из-за более чем скромного государственного финансирования большинство психоневрологических клиник производило впечатление тюрем, где узников содержали в самых суровых условиях.
Такого рода клиники крайне неохотно делились с внешним миром своими секретами — и широкая общественность имела очень смутные представления о том, что на самом деле происходило в их стенах. Прояснить ситуацию редакция New York World поручила Нелли Блай — и та, конечно же, согласилась. Начала она с того, что под именем Нелли Браун поселилась в женской гостинице на Второй авеню. Согласно придуманной ею легенде, она была приезжей с Кубы и искала работу в Нью-Йорке. Вскоре Нелли начала демонстрировать признаки неадекватности: стала рассказывать, что считает всех окружающих сумасшедшими, отвечала на вопросы невпопад, изображала потерю памяти. Хозяйка гостиницы вызвала полицейских, которые препроводили Нелли к судье, а тот назначил ей врачебный осмотр. Врачи в итоге признали девушку безумной — и отправили ее на зловещий остров, в ту самую клинику New York City Lunatic Asylum.
Это вызвало у Нелли грустные размышления об истинных возможностях современной ей медицины, если уж «эскулапы», которые осматривали ее, не сумели отличить явную симулянтку от настоящей больной.
Нелли заранее решила, что не будет специально искать никакого компромата на работников клиники и станет добросовестно фиксировать как плохое, так и хорошее.
Первое, на что она обратила внимание, — скверное питание и холод. Состоялось ее знакомство с медперсоналом
Выяснилось, что медсестры не гнушаются бить пациенток и глумиться над ними. Самую жестокую из медсестер звали мисс Грэйди
Состоялось ее знакомство с медперсоналом. Выяснилось, что медсестры не гнушаются бить пациенток и глумиться над ними. Самую жестокую из медсестер звали мисс Грэйди.
Для нее же самой первым по-настоящему серьезным испытанием стала процедура мытья. Новоприбывших женщин заводили в холодную влажную комнату. Там их встречала одна из самых невменяемых пациенток, державшая в руках большую мочалку, — она что-то бормотала под нос и хихикала. Как ни отважна была Нелли Блай, но в тот момент ее охватила дрожь.
Медсестры, не обращая внимания на возражения, раздели Нелли, и она окунулась в ванну.
В тот момент Нелли подумала о том, какое «абсурдное зрелище» она сейчас представляет, — и внезапно расхохоталась.
На нее натянули белье и оттащили в палату, где уложили на кровать. На просьбу дать ночную сорочку последовал грубый отказ — «ты теперь в общественном заведении и не жди особых милостей».
Психологическое насилие
Не бывает физического насилия без психологического. Психологическое насилие — это очень страшно, можно человека свести в могилу и пальцем не тронув. Почему же тогда фокус в глобальных дискуссиях направлен на насилие физическое? Потому что мы не прошли еще этот пещерный уровень. У нас люди умирают, остаются без рук, превращаются в кусок отбивной, а им говорят, что бьет — значит любит. Даже в контексте «Рассказа служанки» мы начали с насилия физического, несмотря на то, что сериал о том, как женщину пытаются подавить изнутри.
Говоря про закон, нам сначала нужно показать очевидную ужасную ситуацию, в которой мы находимся . Но и психологическое насилие должно наказываться. Наш закон говорит о том, что должна быть классификация видов насилия, в которой будет и психологическое. Без профессиональной помощи выйти из таких отношений очень и очень сложно. Без помощи, в первую очередь, психолога. Моя задача — сделать так, чтобы все пострадавшие, которые в ближайший год к нам обратятся, смогли получить должную помощь. А потом сделать так, чтобы мы могли менять масштабы этой помощи.
Весной я ездила в Париж, изучала французский опыт по работе с женщинами, пережившими насилие. У них была одна глобальная кампания, где дети рисовали отца, избивающего свою маму. Лозунг очень простой: «Такой отец никогда не может быть хорошим мужем, такой муж никогда не может быть хорошим отцом».
Недавно я три часа спорила со своим хорошим знакомым: он мне пытался доказать, что если он дает женщине право из отношений выйти в любой момент, то он имеет и право от нее требовать всё, что угодно. Бритые ноги, ходить по тросу, не знаю. Главное — просто объяснить, что у нее есть право в любой момент от этого отказаться. Я долго с ним спорила и не соглашалась, пытаясь доказать, что женщины не могут просто взять и выйти, что часто они являются созависимыми и тому подобное.
Но потом я поняла, что на самом деле я с ним категорически согласна. Я хочу, чтобы женщина, не прислушиваясь к обществу, думала, стоит ли ей ввязываться в эти отношения. Ни возраст, ни сексуальная ориентация, ни финансовый статус не должны быть ключевыми. Я хочу, чтобы женщина сама для себя стала ценностью.
Репродуктивное насилие
В жизни мы, женщины, настолько привыкли, что нас воспринимают как будущих матерей, что даже не думаем о том, что материнство может быть нежелательным выбором. Даже сейчас сообщить, что женщина чайлдфри — значит дать повод для долгой дискуссии о том, правильно ли она живет, правильно ли думает. Это актуально почти для всех, даже мне порой близкие люди говорят о том, что мое главное предназначение — рожать. А я долго и упорно пытаюсь объяснить им, что смысл жизни в XXI веке заключается в том, что каждый человек самостоятельно может решать, какое у него предназначение, и не нужно оправдывать свою точку зрения «природой».
Что делать?
• Сталкиваясь с очередной ситуацией, в которой женщина подверглась насилию, не добавлять свой голос в хор, поющий о её виновности в произошедшем. На самом деле нет ни каких-то всегда работающих правил, ни способов избежать чьего-то злого намерения причинить нам вред. Как бы ни хотелось верить в обратное;
• Поддержать пострадавшую. После эпизода насилия часто следует волна травли в Интернете и в окружении женщин, что серьёзно ухудшает их психологическое состояние и в крайних случаях может даже подтолкнуть их к самоубийству
Важно не только не поддерживать культуру обвинения жертвы, но и вслух выступать против там, где есть возможность. Те, кто убежден в оговоре со стороны женщины, могут посмотреть на статистику, согласно которой ложным признаётся крайне малый процент заявлений
И ни одна здравомыслящая женщина, прекрасно помня о том, что в насилии склонны винить не агрессоров, а пострадавших, не станет публично лгать о нём, рискуя навлечь на себя шквал обвинений и оскорблений.
• Помнить, что в насилии всегда виноват насильник. Исключений из этого правила не бывает.
В патриархальной парадигме мышления, опирающейся на разделение ролей и функций мужчины и женщины в обществе, которое держится на способности женщин рожать и закрепляет на этом основании за ними функции ухода, заботы и обеспечения всех бытовых и эмоциональных нужд, попросту нет места партнёрству. И девочки и мальчики, впитывая этот порядок вещей и привыкая к определённому распределению власти, бессознательно воспроизводят такой тип отношений из поколения в поколения. Одна половина – зная, что, скорее всего, никакой ответственности за это не понесёт, другая – искренне веря, что так и должно быть, и постоянно боясь, что станет ещё хуже.
Зачем обвиняют пострадавшую?
Виктимблейминг позволяет убить даже не двух, а больше зайцев сразу. Во-первых, это способ рационально объяснить себе случившееся. В самом деле, неужели не понятно, что те или иные действия прямо-таки заставляют бедных, слабо или совсем не контролирующих себя мужчин взять и совершить по отношению к женщине насилие? Взять, например, мини-юбку. Ох уж это орудие дьявола! Вот увидел мужчина женские ноги выше колена – и всё, механизмы «держания» себя в руках слетели без возможности восстановления! Природа так сделала, точно вам говорю! А что у людей (включая, естественно, мужчин) есть высшие психические функции, социализация, да и вообще в подавляющем большинстве ситуаций угроза уголовного или другого наказания вполне себе работает – так то всё частные случаи. И ног и декольте там наверняка нет.
Во-вторых, виктимблейминг позволяет замалчивать крайне серьёзную проблему: одна социальная группа систематически и в пугающих даже воображение масштабах применяет насилие в отношении другой социальной группы – и первой это почти всегда сходит с рук! Согласно статистике МВД, в 2016 году в РФ было зарегистрировано только 3893 изнасилования или покушения на изнасилование (при 144 миллионах населения!). При этом, согласно данным многих НГО по защите прав женщин, статистика даже приблизительно не соответствует реальной ситуации в стране. Очевидно, что такое положение дел требует немедленного реагирования в юридической, психологической, социальной и других сферах организации жизни общества. А тут такое удобное объяснение – «так она ж сама виновата». А значит, и делать с этим ничего не надо.
В-третьих, это позволяет поддержать в текущем состоянии отношения власти в обществе. Как ни ужасно и пугающе насилие в различных его проявлениях, есть то, чего, судя по всему, женщины боятся еще больше – неизвестности. Непонятно, что будет там, в том гипотетическом мире, к которому могла бы привести культура поддержки пострадавших и обвинения насильников. К тому же количество женщин во власти не настолько высоко, чтобы они имели реальную силу воздействовать на законодательные и социальные нормы. Да и женская социализация, в рамках которой у девочек воспитываются покорность, привычка молчать и тихое признание своей подчиненной и второстепенной позиции, увы, совсем не приближают перемены в общественном сознании.
Сказка о жертве и насильнике: за что критикует #MeToo его основательница Тарана Бёрк
Хештег #MeToo появился задолго до того, как на фоне обвинений в адрес голливудского кинопродюсера Харви Вайнштейна его популяризировала Алиса Милано.
Американская активистка и правозащитница Тарана Бёрк начала использовать слоган “me too” еще в 2006 году. Основным фокусом движения была защита и реабилитация афроамериканских женщин, переживших сексуальное насилие, особенно в малообеспеченных и маргинальных частях общества. Движение не получило особого общественного внимания, однако вместе с популяризацией хештега в 2017 году Бёрк наконец попала на страницы крупных изданий. И хотя она, безусловно, обрадовалась массовому вниманию к проблемам, которые пыталась осветить уже больше 10 лет, — очень скоро Бёрк стала выступать с критикой новых черт движения.
Основной фокус работы Бёрк как раз направлен на психологическую реабилитацию жертв насилия. У 83 % женщин воспоминания о пережитом насилии вызывают отчетливые чувства тревожности, подавленности и сожаления, поэтому Бёрк считает, что, хотя озвучивание истории насилия может принести катарсический эффект, как правило, оно не способствует излечению жертвы, если за ним не последует терапии:
Вместо детальных описаний травматических событий Бёрк призывает делиться в публичном пространстве историями личного излечения. Она работает над созданием центров для реабилитации пострадавших от насилия, в которых уже прошедшие терапию будут помогать другим обрести душевное равновесие. Бёрк настаивает, что главным фокусом #MeToo должны быть конкретная травма каждой отдельной женщины и способы ее преодоления:
Как государство может помочь жертвам насилия
Допустим, жертва насилия пришла в полицию. Полицейские могут попросить ее, сидя перед разными сотрудниками, несколько раз повторить показания, рассказать в подробностях, как и что происходило. Как вести себя в такой ситуации?
Я посоветовала бы идти в полицию с человеком, который может поддержать, который поможет не рассыпаться в подавленном состоянии. Лучше, если он(а) что-то понимает в процессуальных нормах. Да, были случаи, когда полицейские откровенно смаковали подробности изнасилования, откровенно занимались психологическим подавлением, по несколько раз приводили каких-то новых людей и говорили: «Так, а давайте еще раз». И еще раз. И еще раз.
Как это должно быть в идеале? Приведу пример практики Израиля.
Страх ложных обвинений в сексуальном насилии
Начиная с 1989 года в США зарегистрировано только 52 случая — где мужчин обвиняли в сексуальном насилии, — которые были опровергнуты защитой, а мужчины — оправданы. Для примера: за этот же период по обвинениям в убийстве были оправданы 790 человек.
Подробное исследование заявлений о сексуальном насилии, проведенное в начале нулевых в Британии, показало, что из 216 жалоб, которые в итоге признали ложными, только в 126 случаях жертвы оформляли официальные заявления в полицию. Только в 39 из них называлось имя подозреваемого в насилии, шесть из них привели к аресту и только два случая дошли до суда, где были опровергнуты.
Исследователи выделяют четыре основных мотива, чаще всего прослеживающихся в историях с ложными обвинениями в изнасилованиях: личная выгода, психическое заболевание, месть и необходимость обеспечить себе алиби
Ради алиби ложные обвинения чаще всего выдвигают подростки, которые пытаются оправдаться перед родителями или привлечь их внимание, или неверные супруги, которые таким образом хотят объяснить факт измены. Психические расстройства чаще всего служат причиной ложных обвинений, если больной человек верит в изнасилование, которого не было, либо в случаях с личностными расстройствами, сопровождаемыми патологическим враньем
Исследователи отмечают, что ради материальной компенсации или мести об изнасилованиях чаще других врут малообеспеченные люди. Это особо проблемный факт, так как женщины именно из этой группы чаще всего становятся жертвами насильников — и им сложнее других довести дело до суда.
Почему обвиняют жертву?
Работая над этой темой, психологи обобщили свои наблюдения и сделали выводы. Оказалось, что этот психологический феномен не что иное, как защитная функция, самозащита. Мы с детства слушаем добрые и страшные сказки, смотрим мультики и кино. Во всех этих произведениях и экранизациях есть хэппи-энд. А плохо всё заканчивается для отрицательных героев. Таким образом, нам навязывают стереотип того, что злодеи сами виноваты в своих несчастьях, а добро побеждает зло. Естественно, что мы отождествляем себя с положительными персонажами. Нас не учат жалеть пострадавших (злодеев). Это становится привычным и остаётся в подсознании.
Если в жизни происходит насилие, включается этот самый механизм. Раз кто-то пострадал от насилия — он сам виноват, он плохой. С хорошими людьми такое не случается. А мы ведь хорошие, значит мы в безопасности, с нами ничего такого произойти не может. А они сами виноваты. Поэтому несчастье случается с тем, кто его несомненно заслужил. Вот такое искривлённое мышление у большинства обывателей. Чаще всего люди, которые обвиняют жертву, делают это не задумываясь, по инерции.
Теперь вы знаете, как выглядит виктимблейминг, причины его возникновения тоже, надеюсь, понятны. Люди стремятся к стабильности и у нас есть потребность в том, чтобы мир вокруг был уравновешенным и справедливым. Подсознательное ожидание справедливости играет с нами злую шутку. Люди не готовы принять факт того, что человек пострадал незаслуженно. Ведь если это так, то каждый из нас может быть следующим. Поэтому первое, что делает обыватель — он рефлекторно перекладывает вину. Если, по его мнению, жертва виновата сама, только тогда можно сохранить веру в то, что несчастье бывает заслуженным.
Часто обвинение жертвы виктимблейминг принимает форму красивого понятия «карма». Под это удобное слово можно подогнать всё что угодно. Любое действие человека, по мнению обвинителя, может стать причиной его несчастий. Даже если на самом деле это не так. Если нет веских доводов для выявления причины и следствия, включается бурная фантазия, которая затрагивает прошлые жизни человека, его умерших родственников и прочие фантастические вещи. Это ведь очень удобно обвинить жертву и с чувством выполненного долга идти дальше, будучи уверенным в собственной безопасности.