Порталы — сильно, увлекательно, нелогично
Не будем вокруг да около: весь сюжет четвёртой книги никуда не годится только из-за порталов. Смотрите. История сводится к тому, что лже-Грюм направляет Гарри через сложный турнир к кубку. Кубок, в свою очередь, превращён в портал, ведущий к могиле Редла. Но отчего же коварный Барти Крауч младший просто не сделал в начале учебного года порталом любой предмет и не подсунул его Поттеру? Кульминация могла бы произойти уже в первую неделю сентября. Нас же с вами «заставили» ждать до июня. Предположим, до июня Тёмный лорд не был готов, но и в этом случае проще и безопаснее просто всучить Гарри произвольный портал, а не заморачиваться с его участием в турнире, лабиринтом, соперниками.
С тем же кубком есть вторая неясность: зачем Крауч сделал кубок двусторонним порталом, если это создавало риск, что жертва сбежит обратно? И ведь так оно и произошло.
И ещё вопрос про порталы. Они по первоначальному описанию должны срабатывать в определённое время. Однако кубок турнира просто ждал прикосновения. Ок, пусть так тоже можно. Но тогда зачем участникам опаснейшей акции с семью Поттерами в седьмой книге нужно было привязывать срабатывание портала ко времени? Из книги ясно, что к нужному моменту успели не все. Зачем в том же эпизоде порталы делали заранее, а не по факту прибытия волшебников в укрытие? В пятой книге Дамблдор сделал портал за пару секунд — вскоре после вестей о нападении на отца Рона.
В тихом омуте…
Доступные для просмотра воспоминания волшебников явно не раскрывают своего потенциала — подобно сыворотке правды. Например, можно было бы взять воспоминание Гарри о возрождении Тёмного лорда и продемонстрировать кому угодно. Волшебник, не заморачивающийся моралью, мог бы получить от очевидца любого события ценные сведения: колдуй империо и приказывай отдать воспоминание.
Другая странность: судя по истории со Слизнортом, извлекая воспоминание, ты создаёшь его копию, а оно само остаётся в голове. Потому-то в шестой книге мы видим две версии того краеугольного воспоминания. Но тогда нет смысла в том, что Снегг при помощи омута памяти опустошал голову от лишнего перед занятиями с Гарри по оклюменции.
Трансгрессия: неудобные вопросики
Вот вы всё проклинаете Наземникуса, бросившего в начале седьмой книги Грюма. А между прочим, своим поступком он как бы задаёт пытливому читателю вопрос: отчего же не трансгрессировали все, раз уж влипли по полной? А если делать шаг назад, то решительно не понять, почему вместо массовой операции по эвакуации Гарри никто не предложил ему надеть мантию-невидимку, пройтись два-три-пять кварталов, а там уже с чьей-то помощью трансгрессировать из условленного места.
Теперь подумайте над тем, зачем Гарри, Рон и Гермиона, добывшие крестраж из банка, прыгают с дракона в холодную воду. Что не так с трансгрессией, которой они так часто пользовались?
При трансгрессии вроде бы не нужна волшебная палочка: процесс в книгах несколько раз подробно описан
Но тогда почему перед своей гибелью не сбежал от Тёмного лорда Северус Снегг? Он же по ходу беседы явно понял, что вот-вот будет убит, так и не сказав Гарри кое-что очень важное. Визжащая хижина, где было дело, — за пределами Хогвартса
Кстати, о трансгрессии и школе магии. Мы знаем, что на её территории трансгрессировать нельзя: ни туда, ни оттуда, ни в её пределах. Но вы ведь помните, что это правило не для домовых эльфов? Раз так, давайте представим по определению преданного домовика, получившего приказ. Того же Добби Малфой старший мог бы просто попросить отнести дневник Тома Редла в Хогвартс. Или даже что похуже. Если представить на месте совестливого Добби кого-то вроде Кикимера, то вообще кричи караул. При этом домовики могли бы и привести с собой кого угодно, и увести. Безопасность? Хогвартс, у нас проблемы!
В великолепных фильмах о Поттере из-за упрощения истории и стремления к красочности образовалось ещё больше серьёзных сюжетных противоречий, вроде нарушения правил надзора за юными магами. А сумеете ли вы найти ещё? Пересмотреть все фильмы поттерианы можно в онлайн-кинотеатре KION.
«Он управляет Солнцем, чтобы создать историю человечества»
Благодаря Надару фотография, считавшаяся прежде занятием едва ли не презренным, получила признание у самых строгих ревнителей классического искусства. Так, знаменитый художник-академист Жан Огюст Доминик Энгр, не терпевший ни малейшего посягательства на каноны классической живописи, человек, который чуть не умер от горя, узнав, что ненавидимый им за вольности в творчестве романтик Эжен Делакруа был избран в почетнейший Институт Франции, заказывал Надару портреты всех моделей, которые он хотел иметь в своей коллекции. С них он и писал свои картины. Впрочем, абсолютно так же поступали и романтики, и реалисты. Видимо, поэтому художники называли Надара не иначе, как Тицианом фотографии.
Надар считал, что фотография является прямым следствием взаимодействия автора и модели, а потому, общаясь с персонажами своей портретной галереи, он старался запечатлеть их в самые яркие моменты, когда в процессе общения в них приоткрывались закрытые доселе черты характера. Именно поэтому портреты Надара ценились художниками за глубокую психологическую достоверность образов.
Квинтэссенцией художественной жизни Франции и ее «официального искусства» являлась ежегодная экспозиция современных произведений искусства, которая называлась Салоном, поскольку в начале XVII века она проводилась в Квадратном Салоне Лувра. Именно на этих выставках демонстрировалось то, что и называлось «салонным искусством», то есть искусством официально признанным, отвечающим строгим нормам академической живописи и скульптуры. Строжайшее жюри, состоящее из членов Французской Академии, проводило для Салона ежегодный отбор произведений. Так вот, Надару удалось добиться невероятного — в Салон 1859-го была включена и фотография. Между тем в художественной жизни Франции возникали новые тенденции, не желавшие оставаться в тени, они нарастали, и вместе с ними нарастало сопротивление жюри новым веяниям искусства. Это привело к тому, что в 1863 году из 5 000 представленных картин было отвергнуто 3 000. В это дело вмешался сам Наполеон III, разрешивший в том же помещении Дворца Промышленности, в котором размещалась и официальная экспозиция, открыть так называемый Салон Отверженных.
Но уже в 1874 году художники, члены нового «Анонимного кооперативного общества художников, скульпторов, граверов и литографов», и друзья Надара, среди которых были Сезанн, Моне, Дега, Сислей и другие, оказались в ситуации, когда, пытаясь противопоставить себя официальным требованиям жюри, не смогли найти возможности выставиться в другом месте — никто не осмелился взять на себя такую ответственность, поскольку по тем временам черты нового направления в искусстве были слишком революционными.
Тот, кто решился бы помочь художникам, непременно навлек бы на себя гнев властей и был бы немедленно подвергнут остракизму в прессе. И только неистовый и бесстрашный Надар предложил свою помощь. В его мастерской, на бульваре Капуцинов, 35, состоялась первая выставка Общества, проходившая целый месяц — с 15 апреля по 15 мая, на которой было представлено 165 картин. Вход стоил один франк, а каталог выставки — 50 сантимов.
И именно после той выставки эта группа художников получила название импрессионисты. Оно было дано ей по названию картины лидера нового направления Клода Моне — «Впечатление. Восход солнца» (от франц. impression — впечатление). Безусловно, для Надара предоставление художникам своего ателье было шагом в высшей степени эксцентричным, но в то же время от скандала, вызванного выставкой, он получил огромное удовольствие, прекрасно понимая, что это — лучшая реклама для его салона.
Манящие чары и ручной труд
В книгах много раз используется заклинание, притягивающее к волшебнику нужный предмет. Например, Гарри именно так на турнире призвал метлу, и с весьма большого расстояния — из замка к окраине запретного леса. Похожий трюк позднее исполняют Фред и Джордж, ломая мётлами запертые двери. Но всё-таки что-то с этим заклинанием не так.
- На протяжении книг лишь пару раз волшебники делают это с большой дистанции, хотя это кажется чертовски удобным. В седьмой части голодающие герои вполне могли бы притянуть к себе дичь, насобирать нормальных грибов или других плодов — даже не видя их. Компания других «нелегалов» им даже показала, как это делается, поймав манящими чарами в реке рыбу. Гарри и Гермиона точно владеют нужной техникой.
- В мире Поттера есть преступники, в том числе и воры. Акцио — прекрасное средство для воровства или хотя бы для детской шалости. Умножьте это на возможность делать магию безмолвно. Но никто этим не пользуется.
- Волшебники по сюжету не раз и не два ищут что-то вручную, даже не пытаясь применить удобные манящие чары. Например, Гарри в комнате Сириуса именно так, без магии, старается отыскать вторую часть письма своей матери.
В книгах о Поттере при желании можно найти оплошности не магического характера — физические, биологические, географические и даже астрономические. И это, разумеется, никому и никогда не мешало: увлекательный сюжет скрывает огрехи лучше любой мантии-невидимки.
Король богемы
Незаурядность личности Надара привлекала к себе множество выдающихся людей, особенно же близкие отношения связывали его с художниками, писателями и музыкантами — людьми, составлявшими цвет парижской богемы. А надо сказать, что в Париже XIX века богема была едва ли не всем. Она определяла художественные вкусы, зачастую в корне отличавшиеся от официально признанных норм, она же создавала стили и направления того времени.
Мир богемы был жесток к новичкам. Одного едкого замечания какого-нибудь властителя дум было достаточно, чтобы на корню погубить карьеру начинающего художника. И в то же время ничто не ценилось в ней столь высоко, как личная одаренность. Именно она открывала путь к успеху, славе и богатству.
Бальзак, трезво, хотя и несколько скептически, оценивавший этот мир людей искусства, писал: «… лица, отмеченные печатью оригинальности, поражают своим усталым, замученным, хотя и благородным видом. Редко эти люди, столь одухотворенные в юности, сохраняют былое свое обаяние. Да и непонятой остается пламенная красота их лица. Облик художника нарушает все каноны: общепринятое у глупцов понятие идеальной красоты неприменимо к ним. Какая же сила их разрушает? Страсть. А всякую страсть в Париже характеризуют два слова: золото и наслаждение».
Это была жестокая правда, и именно в соответствии с ней лишь единицы способны были устоять перед властью золота и наслаждения, становясь властителями дум. И трудиться, и неистово веселиться умели лишь настоящие короли богемы.
Особой экзальтированностью отличались композитор Гектор Берлиоз и писатель Александр Дюма. Вечеринки, проводимые в доме у Дюма, были настоящими кутежами — писатель заказывал для них не менее 900 бутылок вина: 300 из них — шампанского, 300 — белого и 300 — бордо. За всю свою жизнь Дюма промотал миллионы франков, оставшись в конце жизненного пути с двумя луидорами в кармане на иждивении сына. И тем не менее своей жизнью он был доволен, считая, что Бог не дал ему возможности растерять свой дар.
Маховик и парадоксы времени
Даже ребёнок в курсе, что правило при использовании маховика времени всего одно: вас не должны видеть. Но кто именно не должен?
- Переместившихся Гарри и Гермиону видят Клык и Клювокрыл. Наверное, вы скажете, что животные не считаются. Ок.
- Переместившихся Гарри и Гермиону видят Сириус и Дамблдор.
- Постоянно перемещающуюся Гермиону весь год видели те, кто ходил на уроки, которые она не хотела пропускать.
Спасаем ситуацию: логичнее допустить, что нельзя показываться на глаза самому себе. Однако переместившиеся Гарри и Гермиона явно опасаются подойти к другим — например одиноким Люпину, Снеггу и Хагриду.
Если же суть в том, что в прошлое можно вмешиваться только по минимуму, то этому противоречит сама экспедиция ради спасения невинных жизней — ничего себе невмешательство!
В любой книге возможность отправиться в прошлое всё сильно усложняет. Это сама Роулинг признала и закрыла тему таких путешествий после третьей книги. Спасение гиппогрифа и человека — очевидно, не самый серьёзный повод отправиться в прошлое, но прецедент в книгах о Гарри только один. «Неканоническая» пьеса про Альбуса Поттера не в счёт: там путешествия во времени — основа сюжета, но именно поэтому в нём просто море противоречий.
Дыра в экономике мира волшебников
По ходу повествования прямо из воздуха маги наколдовывают разные вещи. Вспомните, скажем, кресла от Дамблдора в зале суда и флакон для зелий в исполнении Гермионы. Ещё чаще волшебники чинят повреждённые предметы. И никто за это не заплатил ни галеона.
Мы не раз видели, как волшебник мановением палочки приводит в порядок разгромленную комнату, но починить метлу Гарри, попавшую в дракучую иву, оказывается, нельзя. Рон или Римус предстают в поношенной одежде и живут в окружении других весьма подержанных предметов — их отчего-то магически не приводят в порядок. Зато можно запросто починить очки Гарри Поттера и даже вырастить для его руки новые кости. Можно предположить, что в плохой одежде ходят всякие неучи и сквибы, которые не в силах освоить простые заклинания, но этого никак не скажешь о родителях Рона или Люпине.
Во всех знаменитых историях, в которых присутствует магия, есть общее слабое место: отсутствие чётких границ между тем, что может и что не может волшебник. Из-за этого часто остаётся впечатление, что магия в целом или отдельное заклинание работает так, как автору в конкретный момент… удобнее.
Фотограф
Вскоре после окончания революции Надар начал издавать собственный журнал, который он назвал «Комическое обозрение». Собственно, тогда он и увлекся достаточно необычным для того времени делом — фотографией. К тому моменту, когда Надар заинтересовался этим, изобретению Дагерра и Ньепса исполнилось всего лишь 10 лет.
После своего появления фотография подвергалась злостной критике не только со стороны официальной церкви, но и со стороны художников. У многочисленных, доселе процветавших художников-миниатюристов, она просто отнимала кусок хлеба, а потому многие из них были вынуждены переквалифицироваться в фотографов.
Последний секрет зельеварения
В книге описано несколько очень сильных зелий. Давайте остановимся только на двух — сыворотке правды и зелье удачи. Почему-то они редко применяются, несмотря на свою ошеломляющую полезность. Да, зелья сложные, но ведь и речь не о том, чтобы кроссворды разгадывать.
Взять, к примеру, проблему с выявлением пожирателей смерти после исчезновения в 1981-м Сами Знаете Кого. Дескать, неизвестно, действовали ли подозреваемые волшебники под заклинанием империус, помните? Казалось бы, всё просто: дай Люциусу Малфою сыворотку правды, задай всего один вопрос, свято уважая все его прочие личные секреты, — и дело в шляпе.
Мы видим только один допрос при помощи сыворотки правды, который учиняет Дамблдор над Краучем младшим. Жалкие попытки Амбридж и Риты Скиттер — не в счёт, они несильно влияют на ситуацию. Между прочим, этот же приём помог бы спасти тех, кого оклеветали, — Сириус вообще бы не попал в тюрьму.
К зелью удачи та же претензия: оно с его феноменальным эффектом отчего-то никем не берётся на вооружение — ни во благо, ни с дурными намерениями. В двух эпизодах используется единственный флакон, а больше зелье не появляется даже в самых критических ситуациях. Будь жидкая удача такой же редкостью, как философский камень, весьма меркантильный Слизнорт не разыгрывал бы его среди школьников.
Воздухоплаватель
Но Надар не был бы Надаром, если бы ограничился только путешествиями в глубь земли. С не меньшей силой его влекло небо. Недолго проучившись у знаменитых в ту пору воздухоплавателей братьев Годар, он на собственные средства создал колоссальный воздушный шар «Гигант». А в 1855-м запатентовал идею фотографирования с воздушного шара земной поверхности для нужд картографии и наблюдения за территорией. Спустя год с высоты 80 метров он впервые сделал снимки парижских улиц.
Правда, поначалу они оказались неудачными, поскольку газ, выходивший из оболочки, наносил существенный вред коллодиевому покрытию пластинок. Надар был вынужден проявлять пластинки здесь же, в специальной кабинке, оборудованной в корзине воздушного шара. В конечном итоге ему удалось получить замечательные снимки французской столицы, сделанные с высоты птичьего полета.
Надзор — как у семи нянек
За несовершеннолетними волшебниками вроде бы следят, и колдовать вне школы запрещают. Герои всегда об этом говорят и правило соблюдают. Ну как соблюдают — стараются. Примечательно, однако, что Фред и Джордж постоянно экспериментировали с магическими шутками и им за это ровно ничего не было. А Гарри, видимо, избранный, и потому ему за патронус попало по полной.
Вы, вероятно, вспомните, что дело в привязке к дому, а не к самому волшебнику. Рядом с Дурслями маги не жили, тогда как Фреда и Джорджа «маскировали» взрослые домочадцы. Это, конечно, объясняет, почему Гарри досталось из-за торта во второй книге, хотя он и не был виноват. Но в пятой истории Наземникус трансгрессирует от дома Дурслей, в шестой — Дамблдор, а в четвёртой мистер Уизли разбирается с последствиями вторжения рыжей семейки в дом Гарри. Всё это не доставило мальчику со шрамом никаких неприятностей.
В фильмах про Гарри на надзор вообще забили: несколько раз ученики, включая Гарри, явно пользуются магией вне Хогвартса. Помните, например, люмос под одеялом?